Автор: Megumi ( kami_megumi)
Пейринг: СС/ГП
Рейтинг: R – NC-17
Размер: миди (9358 слов)
Жанр: романс, драма
Содержание: У Северуса есть веская причина не раскрывать всех своих секретов даже Гарри, с которым они живут вместе уже полгода. К сожалению, подонок Малфой этого его права на личную тайну никогда не уважал.
Примечание: написано на кинк-фест №5 по заявке 3.113.11: Снарри, устоявшиеся отношения. С самого начала Снейп поставил условие - никакого секса, и Гарри пришлось смириться. Снейп даже спит всегда в закрытой пижаме, запирает дверь душа и вообще жутко стеснительный.
На самом деле, он гермафродит. Об этом знает только один человек в мире - Люциус Малфой, бывший любовник Снейпа. Однажды он сам себя приглашает в гости к Гарри и Снейпу, сыплет гадкими намеками, Снейп белеет и краснеет, Гарри строит покер-фейс: мол, между нами секретов нет, что надо, Северус мне давно рассказал, и никаких с этим проблем. Малфой уходит, и в ту же ночь Снейп раскрывает все карты (хочу цивилизованный разговор за столом, а не эксгибиционистское распахивание мантии). Первый секс - только через пару дней, а до этого постепенное привыкание, прикосновение через одежду, осторожные ласки выше пояса. В итоге Гарри хочет, чтобы Снейп был сверху, а тот в приятном шоке - Люциус всегда заставлял его кончать, как девчонку. Оригинальная тема исполнения здесь.
Предупреждения: гермафродитизм, графические описания физиологических и анатомических особенностей тела, нецензурная лексика, ООС
Рак-отшельник
Рак-отшельник
– Чай будешь? – сухо осведомился Гарри, едва ли не стукая чашкой о стол. – Белый, как ты любишь.
Северусу остро захотелось взвыть на луну и прикинуться вервольфом. По крайней мере, с тем, как нежно Поттер относился к своему ненаглядному квази-крестному Лунатику, так было бы намного проще им обоим – можно было бы сказать, что спина у него волосатая, и задница тоже. Северус точно знал: для Поттера это было дичайшим, наиболее отвращающим в мужчинах. Так он бы точно не стал лезть руками под пижаму, как иногда делал.
К сожалению, с вервольфом было уже поздно воротить – они жили вместе уже полгода, и шесть пропущенных полнолуний даже с Антиликантропным бы никак нельзя было оправдать.
– Да, наливай, – согласился он вслух, наблюдая за тем, как пальцы Поттера сжимают ручку чайника. До побелевших костяшек.
Северус отлично понимал, как себя чувствовал горячий, охочий до близости Гарри. Он и сам был таким в юности, пока не научился сдерживать себя, порой до пределов целибата.
– Печенья хочешь? – Гарри поднялся, прошел нервно к серванту и распахнул дверцу, рванул ее на себя так, словно хотел отодрать.
«Отодрать ты хочешь больше всего меня, правда, Поттер?» угрюмо подумал Северус, наблюдая за – любовником? сожителем? партнером?
Он до сих пор не знал, как представить Гарри в мыслях своим воображаемым собеседникам. «Знакомьтесь, это Гарри Поттер, человек, который ложится со мной еженощно в постель, смотрит в темноте, как я отворачиваюсь от него к стенке носом и изображаю мирный здоровый сон, а на самом деле сгораю от желания обнять хотя бы». Или вот, еще лучше – «Будьте любезны поклониться Гарри Поттеру, мужчине с феноменальной выдержкой, который терпит почти целибат вот уже полгода, просто ради того, чтобы я утешал его в минуты горести, радовался вместе с ним его нелепым квиддичным покупкам, давал советы относительно его рабочих проблем, гладил по волосам, шептал какие-нибудь глупости – и непременно уворачивался от его поцелуев каждый божий день».
Северус и сам не заметил, как стукнул чашкой по столу точно так же, как до того Гарри.
Он ведь знал, что этого не нужно было делать. Не хотел, именно поэтому и не жил ни с кем все эти долгие десять лет, избегал близости, как огня. Предлагали многие – восхищенные трепетные юноши, что зачитывались его книгами по зельеварению, умудренные опытом и сединами пожилые маги, которые искали мудрого партнера помоложе их самих, его же ровесники, знавшие о его «неудачном романе» с Малфоем, сочувствовавшие, желавшие пригреть Северуса и приголубить.
Всем им он отказывал, просто потому что не хотел повторения истории – а ведь он отлично знал, что такое будет. Не могло не быть, с его-то недостатком...
Иногда Северус остро желал рассказать Гарри все, вывести самого себя на чистую воду. Выволочь за шкирку отчаянного труса Сопливуса, кинуть к ногам Гарри, а там гори все синим пламенем. Хотелось верить, что Поттер поймет и благородно позволит уйти. Но время шло, он никак не решался признаться, и с каждым последующим вечером разочарования и фрустрации, с каждой новой царапиной на изголовье кровати, что Гарри оставлял в бессилии по ночам – с каждым его виноватым взглядом утекали призрачные шансы на понимание. Увеличивалась в этом случае лишь вероятность изнасилования.
– Можно, – коротко ответил Северус, отпивая чай и замечая. – Терпковат, ты немного передержал.
– Ты долго шел из лаборатории, – пожал плечами Гарри, возвращаясь за стол с пачкой печенья в руках. Обычная пачка, коричневая бумага, конопляная веревочка, промасленный слой пергамента под упаковкой – стандартная сладость из их любимой кондитерской на углу. Только бант был явно завязан самим Гарри, сложным узлом. И бирка болталась сбоку, а на ней – старательно выведенные слова: «Для Северуса».
Этих мелочей Северус накопил в голове уже несметное количество. От каждой выть хотелось все сильнее, хотелось рыдать, прятаться в углу, забиваться в темную каморку и сидеть там с пауками, пока не перестанут скрести на душе чертовы кошки.
Он старался делать подобные жесты в ответ. Каждый день ставил для Гарри на стол хороший кофе, чтобы тот выпил перед работой, специально клал рядом с его стулом небольшой меховой коврик из лап медведя, чтобы Поттер мог засунуть ледяные ступни в кармашки и согреться (к слову, Северус так и не понимал, почему Гарри так сильно нравилось ходить босиком по дому). Северус даже магическое радио купил, и покорно сидел рядом с Гарри, пока тот слушал трансляции своих квиддичных матчей с континента.
Только вот все эти мелочи никак не оправдывали того факта, что Северус так и не целовался ни разу с Гарри, как бы тот ни уговаривал.
Доходило до смешного – Поттер становился не раз уже на колено, предлагал жениться, со всей ответственностью заявлял, что уйдет из Министерства, раз Северус его так не любит, найдет другую работу, переедет с ним на континент, научится зельеварению... список продолжался, Северус отказывался, а Гарри упрямо смотрел на него исподлобья, как бычок, и мотал головой только в ответ на искренние, пусть и негромкие предложения Северуса найти себе уже кого-нибудь другого, не такого... асексуального.
Да, выбрать именно этот миф было нелегко, особенно учитывая тот факт, что уж кем-кем, а асексуалом Северус точно не был: либидо у него порой бывало поактивнее поттеровского, особенно когда тот приходил в спальню и нарочно тряс мокрыми волосами, сдергивая с бедер полотенце и останавливаясь ровно перед глазами Северуса на кровати, стоя вот так, в чем мать родила, выжидая, что тот не выдержит. А Северусу хотелось его схватить и уронить на кровать, зацеловать до смерти, а потом оживить и начать трахаться до умопомрачения и фейерверков перед глазами.
Вместо этого он обычно пожимал плечами, отворачивался к стене и усердно делал вид, что засыпает.
– Как твой эксперимент? – Гарри, кажется, успокоился, и виток напряжения между ними вновь улегся. На следующие полчаса.
– Отлично, – Северус не хотел выдавать, как обрадовала его перемена темы, но, видимо, получилось у него плохо – Гарри улыбался слишком уж искренне. – Температурная кривая ведет себя ровно так, как я предсказывал, можно уже отказываться от нулевой гипотезы. Еще несколько тестов, провести статистический анализ – и статья будет готова.
– Здорово! – и вот это Северуса било тоже очень больно: Поттер ни черта не понимал в том, что он делал, но радовался всегда настолько тепло и отзывчиво, что отчаяние Северуса нарастало экспоненциально. Хотелось биться головой о стену от того, что он никогда, ни при каких условиях не мог быть близок с человеком, который его понимал и принимал.
Иногда он задавался вопросом, почему Гарри был с ним. Порой – задавал его вслух. Ответ всегда был неизменным:
– Мне нужен язвительный человек с острым умом и схожими принципами. То есть ты.
От него, кстати, тоже иголки летели прямо в сердце: Северус именно в те секунды ощущал остро, что Гарри – добрый, надежный, готовый прийти на помощь и порадоваться вместе с тобой, скорый на выдумки и решения проблем – был точно тем же для него. Нужным.
– Очень здорово, – он улыбнулся краем губ, ехидно передразнивая интонацию Поттера – а тот только просиял от удовольствия видеть обычную язвительность Снейпа.
А потом входная дверь распахнулась.
Вошел в нее Малфой. Люциус Малфой, эсквайр, владелец секретов Северуса Снейпа, связей со сливками общества магической Британии да огромного наследства – что и делало его самой нежеланной фигурой из всех, кого только мог увидеть Северус на пороге собственного дома.
– Се-е-еверус, – протянул он с ехидной ухмылочкой, а затем церемонно поклонился Гарри. – Мистер Поттер, как я рад вас видеть.
Северусу очень захотелось встать и надеть Люциусу на голову чайник с горячим чаем. И сказать напоследок: «Нихрена ты не рад, Люци».
Правда, после недолгих размышлений чайник Северусу стало жаль. Все-таки Гарри куплен был, специально под его вкус – стеклянный, прозрачный, в котором чаинки было видно. Лицо Люциуса, кстати, было бы тоже видно. Сплющенное.
Северус едва сдержал смешок и со спокойной улыбкой кивнул:
– Присаживайся, Люциус. Чаю? – он шепнул «Accio чашка», не дожидаясь ответа, а затем посмотрел на Гарри. Он не надеялся, что Поттер поймет все, что он пытался выразить движением ресниц, но хоть частично ведь послание должно было дойти? Хотя бы та часть, гда он молил: «Встань и уйди»?
Впрочем, когда он мог надеяться на то, что Поттер уловит намек? Из всех положительных черт Гарри недоставало именно этой тактичной понятливости.
– Наслаждаться чаем даже в столь поздний час, – протянул Люциус с мнимым уважением, глядя на Северуса с гадливой усмешкой. – Мистер Поттер, вы так уважаете привычку Сева медлить перед ночным стриптизом?
Конечно. Он не мог обойтись без этого, без упоминания яркого румянца, что заливал щеки Северуса тогда, пятнадцать лет назад, всякий раз, что Малфой заставлял его халат улететь куда-нибудь в дымовую трубу или – того пуще – в слуховое оконце. Намек был грязным. Пошлым. Омерзительным до того, что хотелось заткнуть Малфою рот гребаным печеньем и заставить жевать, пока челюсть не сломается от хука справа.
– Честно сказать, я и сам люблю попить чаю перед сном – любимый сорт Северуса меня несказанно успокаивает, – неожиданно подал голос Гарри. Да еще какой голос, он цедил каждое слово в точности так же, как это делал обычно сам Северус, с непередаваемой гримасой презрения и даже снисходящей жалости к бедолаге-собеседнику.
В этот момент Северус точно расцеловал бы Гарри. Если бы они целовались.
– Ах, ну да, конечно, ведь у вас такой гармоничный союз... – рассеянно протянул Малфой, делая глоток чая и выпуская жидкость обратно в чашку – так, что заметил это только Северус.
Гаденыш Малфой как был подонком, так и остался.
– Поттер, скажите, а вы как справляетесь с маленькой проблемой Сева – наверное, все больше петтинга в последние годы? – скорчил Люциус сочувственную морду. Ох, как же Северусу хотелось сейчас встать и выполнить свою затею с чайником... но заткнуть Малфоя было невозможно. Вошел он сам – и выйти должен был так же.
Чертов дом, чертово ирландское происхождение, гребаный Рафтери.
– Мистер Малфой, мне так жаль слышать, что у вас были такие проблемы... нет, мне не приходится прибегать к помощи рук, у меня стоит само. Тем более на Северуса, – Гарри состроил лицо под стать малфоевскому, и только в глубине его глаз можно было заметить пляшущих чертей.
Северус и сам не заметил, как приоткрыл в изумлении рот: Гарри вырос. И не просто вырос – тому, как он ставил на место Малфоя, хотелось искренне аплодировать.
– Мистер Поттер, но ведь проблема была не во мне, а в самом Северусе, – парировал Люциус и очаровательно мерзко растянул губы почти до ушей. – Его маленькая проблема заставляла Сева так стесняться самого себя, что он и в постель-то со мной ложился, зажмурившись... – он посмотрел на Северуса с сочувствием, настолько фальшивым, что Северус порадовался отсутствию молока на столе – прокисло бы точно.
С ублюдка было не так легко сбить спесь.
– Ах, вы об этом, – протянул Гарри и дернул плечом. – Ну, я думаю, такой опытный любовник, как вы, наверняка знает, что только с поистине любимым человеком можно позволить себе раскрепоститься... ведь так, Северус? – он посмотрел на Снейпа с нежностью. Искренней, но приторной.
Северус едва удержался, чтобы не назвать Поттера «своей родной гюрзой» и лишь молча кивнул.
Малфой же сощурился:
– Что ж, я безумно рад слышать, что мое маленькое сокровище перешло в хорошие руки, – он ухмыльнулся весьма двусмысленно. – В конце концов, было бы жаль, если бы все особенные местечки Северуса так и остались нетронутыми после меня.
К чести покойного Рафтери, вышел Люциус из дома по своей воле.
Всего-то понадобилось – чтобы Гарри достал из кармана палочку и, словно бы невзначай, очень медленно рассыпал по столу зеленые искорки. Даже говорить вслух не пришлось ничего, этот намек Малфой понял сразу.
А Северус все продолжал молчать.
И не то чтобы сказать ему было нечего – нет, хотелось сказать все и сразу, высказать все претензии Люциусу, надеть ему на голову котел с вонючим зельем из лаборатории, да отправить пинком под зад прямо на улицу; хотелось встать, бросить ему в лицо «Уходи», развернуться и гордо выйти в спальню, дождаться Поттера там; хотелось сказать Гарри: «Не трать время на ничтожество».
Но Северус смолчал. Распирало его это сильно, высказаться, выплеснуть все это хотелось до пляшущих чертей перед глазами, но он сдержался – и возненавидел себя за это молчание еще сильнее.
Ведь он боялся Малфоя до сих пор. Боялся – исключительно как девчонка, которую Люциус так старательно из него делал и воспитывал.
У него в ушах до сих пор стоял звон от крика Люциуса, что швырял его на кровать: «Ничтожество! Подстилка! Шлюха! Думаешь, на тебя кто-то еще позарится, недоносок?!»
Северусу всегда хотелось зажать уши руками, но ублюдок Малфой всегда привязывал его к балдахину веревкой. Раздвигал ему ноги коленом, отодвигал член к животу, вставлял прямо туда, в нежную дырочку. В вагину.
А еще он никогда не гнушался погладить и помассировать Северусу грудь. Чувствительные соски, которые набухали от любого прикосновения. Совсем маленькая, незаметная почти припухлость грудок, которые Северус упрямо перетягивал бинтами всю юность, а тогда, в Малфой-мэноре, был вынужден, наоборот, подчеркивать – от домовиков с корсетами, отправленными Люциусом, было непросто отбиться.
Да и потом, ему никогда не нравились избиения, а уж удары трости Люциуса были и вовсе омерзительными. А корсеты можно было стерпеть.
Впрочем, Северус был уверен: расскажи Люциус о его маленьком секрете Волдеморту, его участь была бы еще более печальной.
Ведь именно поэтому он и остался рядом с Малфоем на долгие четыре года. Он с болью вспоминал, как хотел когда-то искренне влюбиться в Малфоя, отдать ему самое дорогое, подарить ему свое доверие и оказаться поверенным в ответ. Прошло тогда ни много ни мало два месяца, прежде чем пьяный Люциус раскрыл ему все карты, презрительно расхохотался, плюнул в лицо, швырнул Северуса через всю комнату на кровать и распластал на матрасе. Он тогда исхлестал Северуса еще больнее, наговорил ему мерзостей, плюнул куда-то в промежность и так и вошел, изнасиловав сначала в одно отверстие, а потом в другое.
А потом он ушел к себе в спальню, бросив только: «Ты, Северус, должен быть благодарен, что я такую ошибку природы взял под крыло».
Благодарен Северус ему никогда не был. Он лишь надеялся, что когда-нибудь кто-нибудь, кто узнает его секрет вторым, не станет издеваться и отпустит. Гарри был достаточно благороден, чтобы так поступить.
Сейчас Гарри сидел напротив и молчал. Только постукивал кончиками пальцев по чашке, глядел в плавающие чаинки, хрипло что-то насвистывал себе под нос.
Северус молчал тоже. Последняя реплика Люциуса не оставляла ему шанса оставаться для Гарри асексуалом, легенду нужно было изменять, подделывать, подстраивать – а ведь лгать Северус никогда не любил, ненавидел просто. Его выворачивало в мыслях наизнанку, ему хотелось выть и кататься по полу от мысли о том, что именно Гарри – самому лояльному и преданному, удивительно хорошему и легкому в общении – придется врать еще пуще.
«Можно сказать, что Люциус был подонком, это правда. Сказать, что он меня против воли брал. Да, хороший вариант», мысленно кивнул сам себе Северус, постепенно успокаиваясь и поднимая взгляд на Гарри. Тот смотрел на чайник. Смотрел долго, внимательно, словно прикидывал что-то, осматривая со всех сторон. А потом Гарри вдруг хмыкнул:
– Знаешь, хотел этот чайник ему на голову надеть и посмотреть, как ему лицо сплющит. Хорошо, что не сделал, да? За новым пришлось бы потом идти...
А у Северуса внезапно перехватило дыхание, и вся стройная легенда полетела к чертям.
И вправду, как можно лгать человеку, который испытывает к твоим мучителям ровно те же чувства? Как можно врать Гарри, который только что встал на его защиту? Как?..
Северус болезненно зажмурился, прикусил губу – а потом услышал тихий голос.
– Мне... я... – Гарри явно мялся и пытался то задать вопрос, то выразить сочувствие. – Северус... ты... Мне жаль, что этот козел... прости меня, – внезапно выдохнул он и посмотрел на Северуса, что несмело приоткрыл глаза. – Прости. Я наложу чары, чтобы никто не мог входить в этот дом, – он вскочил на ноги, суетливо вытащил ступни из мехового коврика, пошлепал босыми ногами в коридор и стал накладывать заклинание прямо в ту же минуту.
Северус не был уверен, что Гарри хотел разговаривать дальше. Он не был уверен и в том, хотел ли обсуждать это сам.
Наверное, он был бы удивлен, не будь голос его собственным.
– Гарри, вернись. Потом наложишь чары.
Поттер послушно прошлепал обратно, сел за стол, заправил ноги в мех, отогревая пальцы – Северус был уверен, они сейчас были ледяные. Хотелось взять их в руки, отогреть дыханием, пробежаться затем губами по рельефным икрам Гарри, скользнуть выше, подразнить его задницу щекоткой, а потом начать массировать его анус, войти...
Северус зажмурился. Это воздержание действовало ему на нервы, куда сильнее, чем в предыдущие годы – тогда рядом не было Гарри, восхитительного, доступного, слишком открытого для секса Гарри. Нужно было от него избавиться. Как можно скорее.
– Поттер, я должен тебе кое-что рассказать.
– Угу, я тебя слушаю, – вихрастый Поттер, кажется, не собирался облегчать ему задачу – сидел, как ни в чем не бывало, уже успокоившийся, пил чай, облизывал свои яркие губы от крошек печенья. А может, тоже волновался и пытался утихомирить мысли чаем. Северус знал точно – чай помогал.
Он сделал глоток и еще раз убедился в том, что чай Поттер заваривал слишком терпкий. Передерживал.
– Я... – в горле почему-то пересохло. Он кашлянул и посмотрел на Гарри еще раз. – Я гермафродит.
Потом он постыдно зажмурился. Стыдно ему было по многим причинам, но в основном – потому что он очень боялся самого логичного исхода. Ему очень не хотелось отпускать Гарри, не хотелось уходить самому, не хотелось, чтобы Поттер сейчас понимающе и благородно покивал, да и отпустил. Противно было понимать, что, наверное, Северус бы не больно-то и сопротивлялся, вздумай Поттер его изнасиловать сейчас – только бы не отпускал, ведь так хорошо было рядом с ним, так тепло было знать, что кто-то тебя, да любит...
Он приоткрыл глаза через долгую минуту, глядя на Гарри – а тот почему-то мялся и смущенно отводил глаза. А потом хрипло спросил:
– В смысле, обоеполый, да?
– Да, Поттер, – раздраженно вздохнул Северус. Все оказалось еще хуже, чем он думал: теперь он должен был рассказать Поттеру, очень обстоятельно, что это все значило. А потом ему придется смотреть, как на лице Гарри будет отражаться ужас, отвращение, презрение – вся та гамма. И потом он уйдет. Наивный, глупый мальчишка – уйдет.
– Северус, ты не подумай, – вдруг спешно заговорил Гарри. – Я не... я знаю, что это, я просто спросил, потому что вдруг ты... вообще бесполый, и я не хотел показаться грубым, прости...
Северус вскинул голову. Мерлин, Гарри не оставлял ему никаких шансов на спокойную жизнь, удивлял каждую минуту. Даже знал, что бывают бесполые, а бывают – и с тем, и с другим. Дальнейшее, наверное, нужно было прояснить тоже. Он отчеканил, сжимая чашку с чаем:
– Ничего, Поттер. Чтобы не возникало вопросов больше, поясню: я истинный гермафродит. С признаками обоих полов. Таким родился, таким вырос.
Он не стал рассказывать Гарри о первой внезапной галакторее и испуге, когда сквозь студенческую мантию вдруг проступили пятна в районе груди; о том, как стали набухать и болезненно ныть грудки на пятом курсе, как из вагины текла прозрачная слизь, а в животе словно ножами резало – и так каждый месяц, как женская, Мордред и Моргана ее побери, менструация, только без крови; как при всем этом голос ломался, и росла щетина, как приходилось прятаться ото всех в душе, как пришлось отказаться от позиции Ловца в слизеринской команде, просто потому что в раздевалку он бы никогда в жизни не сунулся... Он просто посмотрел на Поттера долгим, выжидающим взглядом.
А Гарри смотрел на него во все глаза и явно пытался собраться с мыслями, начиная говорить и тут же сбиваясь:
– Я не... А он тебя... Северус, ты...
– Предупреждая твой вопрос, Поттер: Люциус Малфой был моим любовником. И он отвратил меня от секса, потому что дал понять, чего я достоин.
Над столом повисла долгая пауза, и Северус ясно понял, что спрашивал Гарри – но ответить не успел, потому что тот повис у него на шее, обнял очень-очень крепко и стиснул в своих руках аж до хруста в ребрах. А потом – смешной – зашептал что-то горячими губами, зацеловал ему ухо и стал горячечно обещать:
– Я этого ублюдка убью, своими руками... я убью его, честное слово, Северус, клянусь...
Сказать, что он этого не ожидал – не сказать ничего. От неожиданности этой Снейп даже не стал отталкивать Гарри от себя, только переместил его руки, чтобы не касались груди. А потом Гарри все же сказал то, отчего Северус стал ясно, слишком кристально уверен: у обоих из глаз потекли слезы. Хоть по одной капле, но потекли, ведь эту правду они оба замалчивали.
– Ты достоин большего, правда, честное слово...
Хотелось выть и кататься. Хотелось вцепиться Гарри в волосы, оттащить от себя и процедить, мол – большего, значит, чем ты? Хотелось растоптать собственное эго, обнять его, поцеловать и сказать – да не нужен мне никто, мне ты нужен... А он добил последним ударом под дых. Сказал очень просто:
– И я дам тебе это. Клянусь чем угодно, я сделаю все, чтобы ты был счастлив, Северус.
Он помолчал, а потом и вовсе разнюнился, потому что сказал как-то уж очень смущенно, по-девчачьи мягко:
– Я люблю тебя.
– Не говори глупостей, Поттер, – конечно, Северусу хотелось сказать что-то совсем иное, а вышло – то самое, язвительное, неприятное. Он осторожно отцепил от себя Гарри, подтолкнул к его стулу. – Ты вряд ли знаешь, что такое любовь, – да, вот так было правильно, нужно было сказать что-нибудь об их разнице в возрасте, о том, что Гарри не знал ничего.
Плевать на логику, победить Волдеморта Гарри помогла отнюдь не любовь его собственная, не та, что шла из его души, а та, что его душа вбирала. Ну или, по крайней мере, так Северус сейчас себя оправдывал. Оправдывал – и ненавидел в душе за жалкую попытку сделать из себя хорошего.
Поэтому и стало очередным откровением то, что сказал Гарри.
– Что такое любовь, может, и не знаю, – упрямо повторил он, – но тебя – люблю. Отсюда идет, – а потом он почему-то постучал не кулаком по груди, не так, как обычно признаются и клянутся в вечных нерушимых чувствах, а и вовсе костяшками по лбу.
– Какой парадоксальный вы, Поттер, – усмехнулся Северус. Яд тек поперек мыслей, но, по крайней мере, чтобы язвить, не нужно было думать, это стало вторым «я». Не нужно было осознавать, принимать, чувствовать – можно было просто отрицать. – Без знания о любви она идти из головы не может. Впрочем, чего я жду от живого олицетворения оксюморона. Или вы надеетесь, Поттер, что мне с моим откровенно противоречащим самому себе уродством нужен именно такой парадокс? – он уставился на Гарри тяжело, стал сверлить его взглядом. Больше всего хотелось, чтобы от этих обидных слов он встал и ушел, чтобы не терзал больше призрачной надеждой на возможное будущее.
И когда только он успел набраться этой проницательности, этого умения читать во взгляде? Ведь только что не умел, буквально только что!
– Мы перешли на «ты» полгода назад, – хмуро напомнил он, а потом поднялся и подошел к стулу Северуса вновь. Не обратил внимания на то, что Снейп вскинул руки, скрестил их в защитном жесте, предупреждая объятие – нет, он просто опустился на одно колено и достал коробку из кармана. Можно было подумать, что таскал он ее с собой всегда – ведь предложение делал уже не раз и не два, а все тридцать. – Если хочешь ехидничать – я буду рад. Только не отталкивай меня больше, я этого не люблю. Хочешь убедиться, что я никуда не денусь – проверяй иначе как-нибудь, – он начал говорить раздраженно, а у Северуса почему-то подозрительно кольнуло в носу, словно слезы наворачивались на глаза. Он запоздало вспомнил: да, именно они, эти его «месячные» начинались сегодня. Наверное, по старой привычке он и молчал перед Люциусом, потому что тот больше всего любил его трахать с «естественной» смазкой.
А Поттер будто и не видел, что в голове у Северуса были мысли о тех, старых еще ранах, он продолжал говорить.
– Да, проверяй иначе, потому что я никуда не денусь! – уверенно повторил он и взглянул на Северуса из-под своей челки. Казалось даже, что его глаза засветились. – Я говорил прежде, повторю сейчас: выходи за меня. Мне плевать, какой у тебя набор в штанах, честное слово, плевать. Справимся. Мне с тобой хорошо, и я хочу, чтобы и через двадцать лет, когда я буду седой от ужасов работы в аврорате, а ты будешь еле волочить ноги после своих идиотских экспериментов, я мог прийти, сесть в кресло и потребовать, чтобы ты погладил меня по волосам, – да, глаза сверкали. Только вспышка была не того зеленого цвета, с которым стремглав обезглавливает тебя Авада, а благородного, изумрудного. – Хочу, чтобы я мог наехать на тебя со скандалом, почему мясо не готово, ведь я достал его еще утром. Хочу, чтобы ты научил меня правильно заваривать чай, чтобы мы вместе ходили в лавку за новыми сортами. Мерлин, Мордред и Моргана, Северус, я с тобой в Бангладеш аппарирую, если ты согласишься со мной там искать самые правильные чайные листочки! – он раскрыл коробку, ткнул ей почти что в нос Северусу и с угрозой проговорил. – Соглашайся и надевай кольцо, а не то... а не то... – и вдруг растерялся. Промямлил что-то, чуть отшатнулся. Кольцо не убрал, впрочем. Только проговорил смущенно. – Я... прости, – сглотнул. Смешной. – Я не хотел угрожать, и я не хочу насильно тебя... принуждать. Прости. Я не буду, просто... – у Северуса вновь кольнуло в носу, трепыхнулось что-то в груди, показалось, что вот уже сейчас он не выдержит, разрыдается. Осталось только одно, и он хватанул из руки Гарри чертово кольцо, надел на палец и проворчал:
– Доволен? Рыдать только не смей здесь, эльф убирался сегодня.
А Поттер молча поднялся, посмотрел. Улыбнулся и сел за стол, как ни в чем не бывало принимаясь за свое печенье, сделал глоток чаю, сказал что-то нелицеприятное о том, какие следы от бальзама для губ остались на чашке Малфоя, засмеялся над колким комментарием Северуса... а потом нарушил повисшую тишину тихим, жалобным:
– Не надевай сегодня пижаму?
– С какой стати, Поттер? – чуть прищурился Северус. Язвить было легко – особенно когда в душе творилось нечто невообразимое, когда хотелось на самом деле посмотреть украдкой на чертово кольцо, полюбоваться. Понять, что он любит, любит... но ехидничать ведь было куда проще. У Гарри так не оставалось путей к отступлению – а он, дурачок, и рад был пойти в атаку.
– Я хочу тебя обнять. Тебя, а не сатин.
– Она фланелевая, Поттер, на дворе не май месяц.
– Ой, к Мерлину ткань, – раздраженно вспыхнул Гарри. – Я тебя хочу, понимаешь? И я не Малф... ой, – осекся, смутился. – Прости.
Северус не выдержал и расхохотался:
– Поттер, прекрати уже. Малфой – не идол, а я не хрустальная ваза. Ну, был он козлом, не смог понять, что лаской можно было большего добиться. Его упущение, – конечно, сделать вид, что Люциуса было откровенно жаль, со своей снисходительной позиции всепрощающего божества, было куда проще, чем начать топать ногами и орать, что этот ублюдок украл полжизни. Иногда Северусу очень хотелось сделать именно так – обвинить во всех смертных грехах Малфоя, запереться в свою ракушку и не выползать. Из раков-отшельников получаются отличные зельевары, поговаривали.
Только в этот раз ни оправдывать Малфоя, ни жалеть себя сил уже не было, все силы ушли на восторженный набат свадебных колоколов в голове. Наверное, правду говорил тогда старый кукловод Дамблдор, мол, любовь становится эликсиром, любящему легче простить – ну, и прочая вся его чушь не была лишена истины. Он был прав отчасти, но сейчас Северус понимал: на самом деле любящему простить легче, потому что энергию всю забирает эта самая треклятая любовь, и злиться нет и смысла. Человек, сидящий напротив, становится всем в твоей жизни, и плевать уже на всех Малфоев, вместе взятых. Теперь на него не было жалко и чайник.
– И все-таки я не буду тебя ни к чему принуждать, обещаю! – Поттер вскинулся, посмотрел очень благородным взглядом. Кажется, этому взгляду их учат на Гриффиндоре, они все, как один, выпускаются с этим блеском защитника слабых в глазах. Только у Поттера он еще и умножен на три – один раз за маму, один за папу, и один за дядюшку Дамблдора.
Северус помолчал, сделал глоток чая, сделал вид, что заинтересовался рисунком на скатерти. Сказать вслух что-нибудь не такое колкое оказалось куда сложнее, чем просто кивнуть, но Северус себя пересилил.
– Я знаю, Гарри, – а это получилось куда мягче. Почти как разнюнившееся «люблю» из уст Поттера. – Если такой смелый, подойди, – Мерлин, каким же резким контрастом прозвучал этот холод в тоне. Наверное, поэтому его все считали ледышкой.
А Поттер поднялся, подошел и несмело обнял. Посмотрел выжидающе, дождался, пока Северус подвинется на стуле, и сел рядом, обнимая за плечи. Потом заворчал что-то смешное, переложил руки на пояс, осторожно погладил мантию и поднял на Северуса глаза. А он только чуть усмехнулся горько:
– Не бойся.
Он умолчал, что бояться стоило ему – Поттер был сильнее. Хотя бы тем, что сегодня у него не резало в животе, не болела грудь, у нее вообще этой самой мифической груди не было. Северус прикрыл глаза, приготовился к худшему – к грубым, нечутким прикосновениям... а Гарри только мягко коснулся его боков, почти пощекотал и тут же отпустил, глядя на него с глупой, наивной улыбкой:
– Ты такой худой. Я думал, ты мягче будешь.
– Уж прости, что не похож на молочного поросенка, – огрызнулся Северус и тут же осадил сам себя. Вздохнув, он посмотрел на Гарри. – Насчет пижамы – вряд ли получится. У меня... – он и сам не помнил, когда в последний раз так краснел. Еще до Малфоя точно.
– А только куртку? Штаны... я... я не знаю, как, нужно по... поговорить... обсудить... почитать, – Гарри судорожно стал хвататься за все слова, которые знал, кажется. Северус его не осуждал: в самом деле, таких, как он, в мире было хорошо если горстка на миллион, с таким кто угодно будет нервничать. Ну, кроме Малфоя.
Гарри положил руку на его грудь и легонько, почти неощутимо свел пальцы вместе, зажимая между ними сосок – чувствительный, болезненный. Но Северуса от этой ласки как током прошило, он едва не застонал, не выгнулся навстречу. С горечью он признал свое поражение: прикосновений хотелось так давно, что любое касание становилось проводником тока.
– Я... подумаю насчет куртки, – пообещал Северус и спешно поднялся. – Мне нужно в душ.
– Конечно, – Поттер вскочил, замахал руками. Подумав, даже предложил. – Хочешь, я тебе принесу какие-нибудь... ну... там... прокладки? – и по тому, как он запунцовел, и по внезапному шепоту Северус понял, что сказать это вслух для Гарри было почти что самоубийством. Поэтому оставалось только хмыкнуть:
– Ну-ну, Поттер, такие жертвы не обязательны. В постель иди, я скоро приду.
Все-таки и в том, чтобы быть для Гарри ведущим, были свои преимущества, этого Северус отрицать не мог.
Он вошел в спальню через четверть часа. В халате – мягком темно-синем халате с серебристой тесьмой вдоль карманов. Гарри, когда его дарил, утверждал, что Северусу исключительно идет этот цвет – а Северус только от него и мог принять подобный подарок.
Нужно было переодеться в пижаму. Возможно, это и было тривиальным для Северуса действом, но в этот раз Поттер не был в ванной, а лежал на кровати и нахально ел его глазами. Казалось, что он был уже обнажен, настолько откровенным был взгляд Гарри.
Он медленно притянул к себе пижамные штаны и максимально осторожно натянул их до колен, затем перехватывая ткань под халатом и натягивая их до пояса. С этой частью все было в порядке, но вот пижамная куртка...
– Северус, – Гарри говорил хрипло, словно у него внезапно сел голос. – Пожалуйста, иди сюда? Без куртки. Я не буду... я... я ничего не сделаю без твоего разрешения.
Северус замер. Люциус когда-то говорил так же – но ведь Люциус и был другим... нет, все же он говорил не так же. Он говорил то же самое, но в другом тоне. Ему нельзя было верить никогда, а вот Гарри он доверял, по-настоящему доверял – и поэтому он взял куртку в руки, сбросил халат на мгновение и набросил пижаму на плечи. А вот застегивать не стал.
Он опустился на кровать, посмотрел на Гарри сверху вниз – а затем лег, притянул Поттера к себе и неловко обнял, сжал в руках, словно тот мог убежать.
Гарри улыбнулся и провел пальцами по полоске кожи, видневшейся из-под приоткрытых пол пижамного верха, погладил живот Северуса, положил ладонь ему на бок и уютно устроился рядом – так, словно ничего выдающегося не происходило, словно они не обнимались так интимно впервые в жизни.
– У тебя кожа гладкая. И очень бледная.
– Я не пылал энтузиазмом загорать со своим дефектом у всех на виду, Поттер, – резко бросил Северус в ответ. Затем смягчился. – Не думаю, что кому-либо было бы приятно наблюдать за мужчиной с грудью.
Гарри приподнялся на локте и уставился ему на грудь, приоткрывая с одной стороны полу куртки. Смотрел он долго – так, что Северус раздраженно попытался запахнуться обратно:
– Что?
– Не знаю, как кому-либо, а мне приятно, – тряхнул убежденно челкой Гарри и вернулся к нему в объятия. – Она у тебя не большая, – он задумчиво положил ладонь на грудь, сжимая сосок Северуса пальцами очень аккуратно, нежно, безболезненно. – И не мягкая, как у девчонки. Как будто просто мышца перекачанная.
– Поттер...
– Нет, правда, ты не выглядишь женщиной, никак, – Гарри устроил голову у него на плече и погладил грудь еще, затем обнимая. – Ты очень сильный и мужественный. И смелый.
– Смелый? Поттер, что за гриффиндорские эпитеты?
– Не гриффиндорские, а мои, – он устало потер переносицу, посмотрел на Северуса укоризненно. – Ты мне признался в этом. Для меня это важно, знаешь.
– Что именно – что у меня есть женский набор органов и грудь?
– Нет, что ты со мной честен, – его глаза так и светились серьезным отношением, и на мгновение могло даже показаться, что он повзрослел. Северус поддался порыву и убрал челку с бровей Гарри, посмотрел в его глаза внимательнее – а строгость никуда не делась. По его позвоночнику пробежали мурашки от крадущегося куда-то в голову чувства нежности, которое он всегда, всю жизнь так усердно сбрасывал. Сегодня это было не нужно, можно было обнять, стиснуть, спрятать, закричать всему миру: «Мое!»
Кажется, Гарри чувствовал то же самое, ведь его пальцы кружили теперь по груди Северуса, очерчивали соски, ареолы, нежно поглаживали и мяли припухшие груди. Он заметил, как напрягся сильно сосок, словно вот-вот могла проступить на нем ненавистная капля. Северус поморщился, закрыл глаза, чтобы не видеть отвращения на лице Поттера – а тот только тихо и сочувственно спросил:
– Больно? – а потом и вовсе погладил затвердевший сосок, бережно прикоснулся к напряженной груди, поцеловал кожу во впадинке между. – Почему ты не варишь себе Обезболивающее?
– Потому что мне во время месячных нельзя возиться с этими ингредиентами, а срок хранения – десять часов, – вздохнул Северус, признавая резонность вопроса очень неохотно. – Гарри, – он нарочно сделал акцент на этом обращении, словно пытался загладить вину за предыдущую медлительность в одобрении, – давай не будем об этом сейчас?
Он молчал долго. Не потому что возражал, нет, просто даже Северус не мог спорить с тем, что, когда у тебя во рту сосок, и ты его увлеченно вылизываешь, сосредоточенное сопение выражает мысли куда лучше скомканных слов.
Потом вместо глупых ответов Гарри поглаживал его спину, щипал поясницу, терся колючей щетинистой щекой о нежные соски и вызывал тем бурю эмоций, настоящий отклик – и при всем этом ни разу не тронул Северуса там, внизу. Ни разу не сделал попытки овладеть, одолеть, побороть – просто ласкал, и все. Искренне улыбался, когда Северус стонал уже, не выдерживая напора, глядел лукаво в ответ на раздраженное шипение продолжать, обнимал, нежил, боготворил.
В какой-то момент Северусу показалось, что он был готов кончить – а потом Гарри просто прекратил. Уловил тот момент на пике по ритму дыхания и замер. Лег удобнее и зевнул:
– Будем спать?
Наверное, растеряться сильнее Северус уже не смог бы. Раздирали противоречия: с одной стороны, Поттера хотелось кинуть к себе на колени и отодрать по заднице ремнем за подобную выходку, а потом заставить себе отсасывать, чтобы более не доводил до кипения и не оставлял в таком положении; с другой... с другой – Гарри был совершенно не таким, как Малфой. Гарри любил всего Северуса, целиком, любил искренне и нежно, в этом сомнений уже не было – достаточно было бросить взгляд на безымянный палец. Если любил – значит, остановился не просто так, значит, была причина.
Северус считал себя исключительно зрелым человеком. Пусть всерьез рассматривавшим перспективу трансформации в рака-отшельника, но зрелым; поэтому и спросил:
– Почему ты мне не додрочил? – вопрос вышел каким-то нелепым, по-подростковому угловатым. Как первый секс.
– Потому что я не сдержусь, – сонно отмахнулся Гарри от упрека, как от назойливой мухи. – Если увижу, как ты кончаешь – захочу и возьму, не спрашивая, а я в себе это не люблю. Тормоза лучше дергать, когда их еще не заблокировало.
Сказать было нечего, а последнее слово оставить хотелось за собой. Северус не придумал ничего лучше, чем съязвить в тысячный раз за день:
– Какое поэтическое сравнение. Поездом себя считаешь?
– Танком, Северус, танком, – уже окончательно проваливаясь в сон, пробурчал Поттер – а Северусу осталось только в недоумении смотреть на все те же вихры, все ту же дурашливую улыбку, все то же юношеское тело. Поттер был непредсказуемым.
Прошло каких-нибудь пятьдесят часов, а Северус уже изнемогал от желания. Сократить дистанцию, стать с Гарри действительно ближе, по-настоящему интимно доверительным оказалось недостаточно. Поттер был неправ – он и впрямь был не танком, а поездом, набирающим скорость, мчащимся вниз по склону и увлекающим за собой Северуса.
Всего несколько касаний – и он был готов вспыхнуть, объятие – и можно было тушить мантию в районе паха. Гарри теперь олицетворял все пылание ада, весь зной южных широт одним только своим видом, и Северус почему-то стал ощущать свою собственную глубокую заморозку куда сильнее, чем в предыдущие годы. Хотелось оттаять окончательно.
Теперь ложиться в постель в одних только пижамных штанах казалось самым естественным, как и обнимать Гарри в течение дня, касаться его рук, глядеть прямо в глаза. Даже те самые приглаживания растрепанных волос Поттера теперь стали чем-то особенным, выражением нежности куда большей, нежели раньше.
В ту ночь Гарри прижался к нему тесно торсом, опалил дыханием шею, спустился к ключицам и сказал куда-то ему в грудь, тихо, несмело:
– Ты не против? – и провел ладонью по животу туда, ниже. Огладил член сначала сквозь пижаму, а потом приподнял резинку и высвободил его, огладил головку, пробежался по шву пальцами. Выдохнул нетерпеливо. – Я думал, ты меньше...
– Ну уж что есть, – нервно усмехнулся Северус, прижимая его к себе и пытаясь погладить по спине. Получалось так себе – руки дрожали, мысль о том, что вот сейчас Гарри навалится сверху, раздвинет ноги, прижмет член к животу и войдет совсем не туда, не давала покоя. Хотелось вскочить и удрать с многочисленными извинениями – как со всеми предыдущими, кто доходил с ним до кровати.
– М... просто у меня давно не было, – Гарри покраснел и смущенно спрятал лицо где-то в простынях. – И придется...
Северус приподнялся на локтях. Ему не послышалось?
– Ты... ты хочешь, чтобы я? – неуверенно уточнил он, переводя взгляд с собственного эрегированного члена на Гарри, что лежал теперь, выставив голый зад из-под покрывала, но пряча лицо в подушке. – Ты хочешь быть снизу?
– Да, – глухо пробормотал Поттер. – А как еще? – его задница чуть подрагивала, и от взгляда Северуса не укрылось, как чуть согнул он колени, выставляя ягодицы.
– В прошлый раз ты сказал, что возьмешь, – напомнил Северус, складывая руки на животе в духе доджсоновской черной королевы.
– Ну... возьму, в смысле... – Гарри задумался, даже отнял лицо от спасительной подушки и посмотрел куда-то вдаль, пока не определился с термином, – оседлаю.
Северус долго смотрел на него, размышляя, хотелось ли ему сейчас больше Поттера расцеловать или высмеять. Выходило, что расцеловать – тем более что задница у Гарри была восхитительная. Манящая.
Он притянул Гарри к себе, накрыл его губы своими, стал вдумчиво изучать его нёбо языком. Пробежался кончиками пальцев по его спине, огладил ладонью упругую ягодицу, стиснув покрепче: забирать инициативу было приятно. Его «месячные» уже пошли на спад, и грудь была почти незаметна – но Гарри сумел подобраться удобнее, очертить округлую форму, приласкать соски в такт движениям Северуса, что гладил его меж ягодиц.
Северус хмыкнул и мимолетно подумал, что нужно бы достать смазку. Уже потянулся к стойке у кровати, чтобы достать из шкафчика баночку, а Гарри вдруг оживился и потянул его руку в другую сторону. Красноречиво залился румянцем и огладил Северуса по боку, а потом провел пальцами дальше и осторожно, почти что бережно коснулся его половых губ. Чуть раздвинул, аккуратно притронулся к влажной и скользкой коже, огладил еще нежнее и вернул руку себе за задницу, тихо постанывая и нанося смазку на свой анус.
Северус не нашелся с ответом на это, только опустился и припал губами к мошонке Гарри, слизнул с члена предсемя, тщательно облизал анус, теперь пахнущий легкой кислинкой; ароматы смешались, переплелись в тугой клубок и, кажется, ударили прямо в низ живота, и кровь отхлынула от щек Северуса: он мог войти. Мог решать, мог делать шаг первым.
Осознание дурманило, дразнило – хотелось оттянуть этот момент как можно дольше. Он бережно огладил бедро Гарри, поцеловал его анус еще пару раз.
То, что было потом, Северус запомнил обрывками – вот он уже вошел в Гарри, тихо шепча что-то ему на ухо, успокаивающе притрагиваясь к его члену; вот Поттер захныкал, подался бедрами назад, попытался соскользнуть, а потом вдруг затих, сжался, застонал; вот темп уже сменили оба, и ритм стал плавнее и ровнее, и они стали двигаться навстречу; вот он запечатлел на губах Гарри поцелуй, прикусил его нижнюю губу, потеребил ее; резким толчком протолкнулся в его узость в последний раз – и мир рассыпался вокруг, оставляя только их двоих.
Северус упал сверху на Гарри, обессиленно потерся о него в попытке довести до оргазма хоть так – а Гарри только улыбнулся, осоловело прикрывая глаза:
– Не нужно... – когда он шептал вот так, припухшими порозовевшими губами, хотелось его целовать вновь и вновь; сил, впрочем, не было.
Северус приподнялся и откатился в сторону, заворачиваясь в покрывало и укрывая Гарри – а тот лениво, медленно, словно в рапидной съемке слил свою сперму и распластался в блаженстве на кровати.
Хотелось сказать ему что-то нежное, удостовериться, что все прошло так, как надо – но глаза у Северуса закрывались, и приятная нега от близости уже не давала шанса на осознанный жест. Получилось у него только вяло провести пальцами по волосам Гарри – но тот понял, улыбнулся, пробормотал что-то сквозь сон.
Северус посмотрел на него с улыбкой.
Эпилог
Он сидел в кресле и наблюдал из-под полуприкрытых век за Гарри. Тот носился по гостиной, размахивал руками и шумно восторгался газетной заметкой – а у Северуса не было никакого желания его останавливать. Заметка и впрямь была чудесной.
«Люциус Малфой был арестован вчера по подозрению в многочисленных убийствах и изнасилованиях, тревоживших маггловский район Вест-Энда все лето», гласил заголовок, на который Северус порой поглядывал украдкой, между теми взглядами, что бросал на радостного Гарри.
– Наконец-то он получит по заслугам! Этот ублюдок! Я его прижал, Северус, все прошло как по маслу! – продолжал бурно радоваться он, пока не имел неосторожность промчаться мимо кресла Северуса – а тот не преминул его поймать. Он сжал Гарри в объятиях, усадил на колени и развернул к себе лицом, ухватив пальцами за подбородок. Северус долго и строго смотрел в его глаза, затем все же заправляя челку Гарри за ухо и с недовольным видом спрашивая:
– Вам, мистер Поттер, кажется, что этим героическим поступком вы заслужили мое одобрение?
Паршивец только рассмеялся и обнял за шею, укусил легонько за тонкий хрящик ушной раковины и шепнул:
– Нет, профессор Снейп, ваше одобрение я заслужил своим слизеринским злорадством, – а потом и вовсе поцеловал. У Северуса отпало всякое желание перечить, пререкаться, язвить, а с губ слетело неожиданно, невольно, негаданно:
– Люблю.
Если бы Северус знал, что этим простым словом можно привлечь внимание Гарри так резко, он бы обязательно использовал этот инновационный метод во времена преподавания в Хогвартсе. Гарри смотрел на него во все глаза, но почему-то продолжал тискать ладонью грудь и поглаживать Северуса по пояснице, даже когда хрипло выдохнул:
– Кхем...
Он издал еще какой-то гортанный звук и поморщился, прочистил горло. Сглотнул с гулким, выразительным звуком, а потом ткнулся своим холодным носом куда-то в плечо и молча засопел. Как мопс.
– Поттер, будь добр выражаться членораздельно. Или мне теперь отношения официально оформлять с собакой придется?
Гарри сопел в тишине еще выразительнее. Северус, как оказалось, был совсем не против – хоть и сам не думал, что ехидство выйдет таким мягким. Наконец, Гарри собрался с мыслями.
– Я... Северус, я тебе уже говорил, и я не знаю, с какой частотой тебе это вообще можно говорить без угрозы попасть под Непростительное, но я тебя тоже очень люблю. И... и я поэтому так радуюсь, что этот мерзкий, отвратительный подонок получит по заслугам, что мы никогда его больше не увидим. Потому что я не хочу, чтобы тебе было больно.
У Северуса защемило сердце – да так сильно, так гулко забухало оно от этих слов, что он и сам не поверил, каким эхом отозвались слова Гарри в его голове. Он заботился, оберегал, сочувствовал – Гарри и вправду любил его искренне, и было в этой его заботе что-то трогательно детским, а что-то – невыносимо мудрым.
Он и сам не заметил, как они плавно перешли в спальню, раздевая друг друга на ходу, лаская тела, целуя и вылизывая, вдыхая терпкий запах и подталкивая. Гарри краснел, почти как он сам в те далекие годы, прикасался робко к внутренней стороне бедра и почти боязливо пытался развести колени Северуса в стороны.
А его в этот вечер наконец-то отпустило, и виной всему был даже не Малфой, а поводом – не его арест; Северусу даже не хотелось думать, что побудило его сейчас раздвинуть ноги, прижать к себе Гарри крепче и прорычать: «Давай уже...»
Хотелось не останавливаться.