Тишина

[megumi-creative]

Давно не заставляю себя писать. Тысяча причин, конечно — и НейроМатч 2020 (участвовала и поддерживала свою научницу—одну из организаторов), и семестр начался, и пандемия вовсю.

А главную причину хожу и ношу в себе.

Не хочу под замок, пусть так — если неинтересно, просто не ходите под кат

В конце июня было больно. Очень-очень больно от того, что расизм/национализм Х. перестало быть возможным терпеть.

Мы были вместе тринадцать с лишним лет — как подруги, как соавторки, как любовницы. Мы планировали переезды, совместную жизнь, мы писали бесконечную сагу в мире, который уютно придумывали вместе, мы давали возможность друг другу почувствовать себя парой через сублимированные отношения самых разных людей. И, несмотря на все это, несмотря на то что я думала, что знаю ее всю — я ошиблась.

Напоролась на отвратительно-колониалистское "Да мы (подразумевая Россию/россиян — прим. Мегуми) еще всем кузькину мать можем показать". На "если едут в Москву, пусть сначала культуру обретут" (о мигрантах из Центральной Азии).

Не знаю, кто сейчас меня вообще читает, но если что — здрасьте, я Мегуми, или, как меня зовут по паспорту, Ками. Я родом из Алматы (большого города в Казахстане). Этническая казашка.

Всю мою жизнь я сдавала экзамены по русскому языку на пятерки с плюсом. Читала впервые Брэдбери, Янссон, Мисиму в русских переводах. Можно сказать, наверное, что русский для меня родной язык. Да и "культуры" во мне порой было чуть больше, чем в Х. — по крайней мере, европоцентристского понимания истории музыки или там каких-нибудь критических теорий литературы в моей жизни точно было больше, как и европеизированного типа застолий, для которых меня родители учили правильно расставлять пирожковые тарелки и бокалы для вина.

Но в то же время я нежно и трепетно люблю казахский язык. Қазіргі кезде, Америкада жүргенде де қазақ тілімді күшті сүйіп тұрмын. Қазақша көбірек оқуға, сөйлеуге тырысамын. Ұлы дала елімнің тағдырына көңілдімін, сол үшін қазақ мәдениетіне арналған мақалаларды, зерттеулерді шығаруға көмектесіп тұрмын.

Моя идентичность, конечно, часто подвергается очень четкому "переключению", особенно когда прыгаю с языка на язык. Я-говорящая по-русски совсем не такая, как я-англофонка. Когда со мной общаются по-русски, людям легко забыть, что я не теряю из-за этого своей кочевой центральноазиатской идентичности. От того, что я умею формовать онигири или печь карамельный тарт татен, я не перестаю нежно любить процесс варки қызыл ірімшік или терпкий вкус жая. И, когда кто угодно говорит мне, что такие люди, как я, не обладают вымышленной "культурой", мне больно. Больно, потому что я знаю, что по стечению обстоятельств и в результате колонизаторских походов Российской империи вся история моей цивилизации была затерта. Люди гибли — что в восемнадцатом-девятнадцатом столетиях во время активной колонизации, что в двадцатом веке в результате "развития" советской власти. Внезапно вся наша история — экологического сознания, потрясающих традиций изустной передачи огромного массива (этно)астрономических, ботанических, ветеринарных, поэтических знаний — оказалась "некультурной", потому что была слишком не похожа на то, что российская аристократия считала образцом для подражания.

Благодаря огромному количеству привилегий, большим усилиям и бессчетным часам исследований, я смогла оказаться там, где я сейчас — в докторантуре, с большой свободой выбора относительно тем научных изысканий, с правом голоса, которое я отвоевываю все больше с каждым днем. Все эти привилегии дали мне возможность посмотреть на культуру моей цивилизации и сравнить ее с другими. Понять, что уважительно относиться можно и к тем, кто говорит на русском с "акцентом" (на самом деле, конечно, я больше склонна надеяться, что и в русской лингвистике наступит момент, когда региональные варианты языка обретут статус отдельных вариантов, а не просто "акцентов" — потому что есть разница между казах(стан)ским русским, узбек(истан)ским русским и, например, "стандартным" русским, которым Паустовский и Набоков писали). Понять, что некоторые сленговые слова, которыми пользуется почти все русскоязычное население Казахстана — "технично", "сотка", "красавчик" — это забавная фича, а не баг. И таких фич много в языках, на которых говорят везде — от Бурятии до Каракалпакии; и зачастую люди, которые произносят слова в несоответствии с орфоэпическим стандартом диктора на московском телевидении, владеют, помимо русского, еще как минимум одним языком.

Все эти мысли, это формирование идентичности внутри меня — все это сделало июньский выпад от одной из самых близких людей ударом под дых. Это остается болезненным опытом, который, я знаю, прошли многие до меня — все, кто сталкивался с динамикой отношений колонизатор/опрессор—колонизуемый/подавляемый. Не я первая, не я последняя наткнусь в своей жизни на подобный скрытый расизм, особенно в пространстве бывшего Союза. Смеяться над "джамшутами" на территории Союза было модно еще в середине двадцать первого века (а может, популярно и сейчас), когда в академической среде исследователи обсасывали годами критическую теорию, культурные исследования и прочее, что связано с более "известными" колонизаторскими походами, например, Британской империи.

К сожалению, от этого осознания частоты феномена (условно говоря, "кого меньше всего подозреваешь в расизме, внезапно красит лицо углем на Хэллоуин") легче мне не становится. Мне все еще больно, что та, которая писала со мной истории о том, как болезненно переживают отсутствие привилегий и возможностей мигранты из бывших колоний (сюжет не я придумала, а она); та, которая давала мне портал в краткие, но полные нежности и любви моменты близости и разговоров об эмоциях, надеждах и переживаниях; та, которая говорила мне комплименты... что она отказалась даже услышать мою попытку защититься. Что все тревожные звоночки в моей голове, что все попытки мягко показать и объяснить, что мое желание жертвовать собственным временем и ресурсами в попытке сохранить интимность — все это было в итоге зря.

Мне больно. Больно Гарри из нашего совместного "Бала", который показал мне, что такое любить; больно всем персонажам из наших длинных эпических сказок друг другу на ночь; больно всему моему существу. И в то же время я знаю, что я не просто так попросила Х. больше никогда не выходить со мной на связь.

Когда человек из ущемленной группы говорит, что так делать не надо, он не обвиняет в активном ущемлении человека подавляющего. Когда я-алматинка говорю ей-москвичке, что не надо говорить агрессивно о том, что Россия для русских, я не говорю, что русских вообще не надо. Не говорю, что она лично несет ответственность за столетия ущемления, геноцида и жестокости. Говорю только: не продолжать. Слышать, узнавать, учиться на ошибках прошлого, и быть лучшим человеком, чем прошлые поколения.

Никто не идеален, но есть разница между милыми особенностями характера вроде "использует в речи много оборотов с обобщающими категориями" и расизмом вроде "пусть сначала культуру обретут".

Черт побери, тринадцать лет коту под хвост.